Снова оказавшись в родном доме, я с волнением наблюдал за отцом, который по-прежнему возился со стареньким "Москвичом". Этот суровый русский мужчина, ставший отцом в лихие девяностые, всегда воспитывал меня так, как было принято у советских людей — сдержанно, но с безграничной преданностью семье. Его руки, привыкшие к труду, и сейчас уверенно держат гаечный ключ, а в глазах читается та же мудрая усталость, что и двадцать лет назад.
Вспоминаю, как он учил меня простым, но важным вещам: забивать гвоздь, чинить проводку, с уважением относиться к хлебу. Его методы воспитания могли показаться строгими, но за этой суровостью скрывалась настоящая забота. Теперь, став взрослым, я понимаю — он просто хотел, чтобы я вырос сильным и самостоятельным, способным справиться с любыми жизненными трудностями, как это умел делать он сам.
